Собрание сочинений. Т. 5 - Страница 110

К оглавлению

110

Приезжие мальчики заинтересовались и подошли поближе.

— Ты зачем такие худые выбрал? — спросил Вовка. — Есть хорошие надо.

— Я не для еды. Я пулять буду.

— Как пулять?

— А вот смотри… Отойди-ка маленечко.

Колобок насадил тугое яблочко на острый прутик, взмахнул рукой, и яблочко с легким свистом улетело под облака.

— У меня и балаболки есть. Тоже пулять можно…

Он раскрыл висевшую у него через плечо холщовую сумочку и с гордостью показал им горсть светло-зеленых, точно лакированных, шариков.

— На картохах растут. Балаболки называются… Только яблоки выше летят.

Ведь вот в городе до такой чудесной пальбы и не додумались. Вовка вздохнул, выбрал яблочко потуже и потянулся к палочке.

— Можно?

Насадил, вынес ногу вперед, замахнулся… но яблоко, будто домовой под руку толкнул, совсем не в ту сторону понеслось, — прямо в кухонную раму — бум! Хорошо, что не в стекло… Поросенок шарахнулся под крыльцо, индюк, совершавший вдоль забора моцион, негодующе выругался, сердитая кухарка с поварешкой в руке до половины высунулась из окна. Но браниться громко не могла, потому что у нее изо рта тоже торчало недоеденное яблоко.

— Упирай! — шепнул из-за вяза Колобок. — Она, ух какая… — и бросился сквозь высокий бурьян в сад. За ним, закрыв лицо от хлещущих шершавых стеблей, городские мальчики. Значит, не так это просто «пулять» научиться. Можно и стекло высадить и, не дай Бог, дяде в пенсне попасть, — вот он у крыльца в бричку садится, в город едет.

* * *

Колобок в саду каждую яблоню знал, точно сам их насадил когда-то. И когда Петя или Вовка поднимал с земли и надкусывал первое попавшееся яблоко, Колобок пренебрежительно махал рукой:

— Нашел чего кусать. Вона там у пруда, видишь дерево толстенное… Ты попробуй, скус-то какой…

«Скус» действительно был необыкновенный. Сладкий сок хлюпал во рту, восковая мякоть хрустела и пахла медом, ладаном и самым-самым отборным ландринским леденцом. А надкусанное простое яблочко летело в траву на поживу муравьям и земляным пчелам, и через несколько минут укус покрывался ржавой каемкой.

У пруда, заросшего конским щавелем, придумали забаву. На корму опрокинутой плоскодонной лодки поставили старую, отливающую радужными красками, бутылку и стали в нее с трех сторон стрелять яблоками. Взволнованные утки, будоража зелененькую ряску, с криком поплыли прочь, оставляя за собой светлый, колыхающийся след. Яблоки летели градом, но бутылка, словно подсмеиваясь, стояла как ни в чем не бывало. Тогда Вовка рассердился и ухнул в нее валяющимся под ногами яблоневым сучком. Горлышко звякнуло, и бутылка заколыхалась на воде.

— Не по правилу стреляешь, — обиделся Колобок.

— Ты не понимаешь… Это я из тяжелого орудия.

Что на это скажешь? Колобок и Петя в азарте стали добивать плавающую бутылку комьями поросшей травой глины, обломками кирпича, пока ее, бедную, не доконали.

А Вовка решил показать Колобку-деревенщине городскую затею, — это тебе не балаболки. Выкатил из сарайчика два старых колеса и бочонок, приставил по бокам к бочонку колеса и под открытый край бочки подложил кирпичи, чтоб в небо смотрела.

— Это что ж будет?

— Царь-пушка. По слонам стрелять… — важно отрезал Вовка. — Давай-ка по бокам ядра складывать.

Из самых крупных ядреных яблок сложили по бокам две пирамидки. Полюбовались, разбросали ногами пушку и ядра и побежали на глухой лай к солнечной полянке.

— Кусаются? — спросил по дороге Петя, замедляя на всякий случай шаг.

Колобок только хлопнул по траве кнутом.

— Куси-ка своих, я им лапы пооттяпаю.

Действительно, не укусили. Днем совсем было ясно, что это не домашние медведи, а псы. Свирепые сторожа, лохматые помощники караульщика деда Архипа, они знали, кого кусать, кому ноги лизать. Сразу узнали маленьких вчерашних гостей и так и завились вокруг них кудлатыми клубами…

Перед тростниковым шалашом курился голубенькой лентой дымок дотлевающего костра. Вот, стало быть, от него вечером зарево на стекле и играло. Дед Архип был очень похож по картинке на старика из «Золотой рыбки». Только старухи не было и вместо разбитого корыта лежал перед ним чугунок с одним ухом.

— Племяннички пришли? Садись, садись, гостем будешь. — Дед притянул к себе Петю, будто давно его знал, широко погладил по спине, усадил на пень. А Вовке бросил на охапку сена свой армяк.

— Чего стоишь? Воробей и тот в полдень садится. Грушек печеных не хотите ли?

Вынул из пепла три темно-коричневых груши, дунул на них, смахнул рукавом золу и дал мальчикам.

Да! Это тебе не чай с молоком… Обжигались, чуть не плакали, но ждать, пока остынут, нельзя было, очень уж было вкусно.

Дети притихли. И собаки угомонились, легли у ног и только, вывалив языки, следили, как толстые шмели вокруг дедовой головы гудят. Дед тоже молчал, вырезывал из липовой чурбашки себе табакерочку да ласково поглядывал на мальчишек.

Земляная пчела приподняла мшинку у Вовиной ноги, вылетела наружу и низко над землей потянула к сверкающему вдали пруду. Пить, должно быть. Солнечные пятна пробились сквозь ветви и тихо колыхались на примятой траве. Тепло. И дух такой густой, сладкий, будто перед жаровней сидишь, на которой яблочное желе уваривается.

— Это вы, дедушка, вчера в саду свистали? — спросил Вовка, вытягивая из пепла грушу покрупнее.

— Кому ж больше… Стревожил тебя, что ли?

— Нет. Я думал, что это медведя из сада гнали.

— Какой тут медведь! Люди озорничают пуще всякого зверя. Не уследи, полсада переломают… Вот и свистишь да псов гоняешь… Надолго ли приехали?

110