Вот и Саша Черный, даром что большой, сохранил каким-то чудом эту младенческую способность к непроизвольной песенной импровизации. Только в отличие от маленьких бардов и баюнов, не могущих повторить свои дикарские гимны, поэт запечатлевал их на бумаге. При этом Саша Черный, сдается мне, вовсе не задавался целью сочинить для детей, а сам в момент вдохновения как бы становился, скажем, мухой, лягушкой-кваксой, солнечным лучом, негром, мамой и, уж подавно, девочкой, которая, приветствуя прекрасный день, колотит в таз:
Бам! Солнце блещет,
Бам! Море плещет.
Такое звучание, естественное, как дыхание, дается лишь полным слиянием с миром детства и растворением в нем. В таких случаях говорят: сошлись дар и душа. Сочетание это — великая редкость. Ибо есть сколько угодно литераторов, авторов книг для маленьких, которые самих малышей — живых, «всамделешних» терпеть не могут. А ежели такой дядя все же вынужден общаться с ребенком, то такой контакт превращается в обоюдную пытку, в набор дежурных вопросов: как зовут, сколько лет, да кем будешь, когда вырастешь… Детская литература для них не более чем работа, профессиональное занятие.
За рубежом Саша Черный трудился преимущественно на «детском острове». Обычно не склонный к организаторской деятельности, он вновь затевает издание детского сборника «Цветень», ищет соратников и авторов. Вот что он написал А. И. Куприну: «Хотелось бы все-таки для детей еще что-нибудь состряпать: они тут совсем отвыкают от русского языка, детских книг мало, а для них писать еще можно и нужно: не дадите ли несколько страниц для детского альманаха?»
Саша Черный не только сам сочиняет и переводит, но занимается и составлением книг для детского чтения: Чехова, Тургенева, Жуковского. Особо следует отметить подготовленную им с великим тщанием антологию «Радуга», вобравшую в себя все лучшее, что создано в русской поэзии для детей. Составитель распределил все стихи по нескольким разделам: «Детство», «Все живое», «Лукоморье», «В садах природы», «Светлые крылья», «Россия». Тематика некоторых из них повторяет «Детский остров». Но есть и новое. К примеру, в разделе «Светлые крылья» собраны стихи с религиозными мотивами.
Мог ли Саша Черный не коснуться в своем творчестве для детей «божественного»? Речь пойдет о его «Библейских сказках». Но прежде о том, каким образом родился у него замысел пересказать детям некоторые истории и легенды Ветхого Завета. Придется начать издалека.
…«Знаете ли вы, что такое „приготовишка“»? — с таким вопросом обращался Саша Черный к своим юным соотечественникам за рубежом. Вопрос не риторический, ибо маленький народец, не видевший России, довольно смутно представлял родину своих пап и мам. И Саша Черный считал своим долгом рассказать подрастающему поколению о родине, о России — «далекой, никогда не виданной, лежащей за тридевять земель». Но не о той, что простиралась за горами, за долами, а за многими и многими годами. Для таких ретроспекций, то есть экскурсов в минувшее, он придумал поэтическое определение — «Русские миражи».
Примечательно, что память сердца чаще всего высвечивала фигуру «приготовишки» — ученика приготовительного класса гимназии. С редкостной симпатией и юмором Саша Черный обрисовывает это по-смешному надутое создание, гордое своими школьными познаниями и гимназической формой. Ему люб этот стриженый человечек, в котором нетрудно узнать самого Сашу, когда он был маленьким. Да автор этого и не скрывает, дав собственный портрет той поры: «…глаза черносливками, лицо серьезное, словно у обиженной девочки, мундирчик, как на карлике, морщится…»
В действительности, однако, все было далеко не так безоблачно. До девяти лет Саша не мог поступить в гимназию. В царской России существовал целый ряд ограничений для евреев — в том числе в получении образования. Только после того, как отец решил крестить всех детей, Саша был зачислен в гимназию — стал «приготовишкой». Словно на крыльях, летел он на занятия и с занятий — «не как все люди, а как-то зигзагами, словно норвежский конькобежец». Эта недолгая, счастливейшая пора оказалась едва ли не самой светлой в череде школьных лет Саши Черного.
Но вскоре упоение сменилось томительными годами страхов, обид, нотаций, наказаний… Не учение, а мучение! Сколько совершенно бесполезных сведений вдалбливалось в стриженые головы школяров! Наиболее, пожалуй, тягостные воспоминания связаны с Законом Божьим. Что, право, кроме глухого протеста и устойчивой ненависти могла вызвать зубрежка молитв и «тугопонятных» текстов Писания?
Жестокие, но справедливые слова в адрес религиозного обучения высказал русский мыслитель и правдоискатель В. В. Розанов: «Что же дети учат, что им Церковь дала для учения? 90-й Псалом царя Давида, сложенный после соблазнения Вирсавии, Псалом после убийства подданного и отнятия жены у него!!! <…> …что-то содомское, не в медицинском, а в моральном смысле, — покаянные слезы содомитянина о вкушении сладости. Это учат в 8–9 лет все русские дети, миллионы детей! И все прочие молитвы, как-то: „На сон грядущий“, „К Ангелу-Хранителю“, „От сна восстав“ написаны не только деревянным, учено-варварским языком, но прежде всего языком сорокалетнего мужчины, который „пожил и устал“. <…> Да просто христианство даже забыло, что есть детская душа, особый детский мир и проч. Просто не вспомнило, запамятовало, что есть семья, в ней рождаются дети, что дети эти растут и их надо как-то взрастить».
Видимо, подобные мысли не давали покоя и Саше Черному. Он не забыл свои детские переживания, недоумения, очарования и чаянья. И вот он вознамерился ввести в круг детского чтения «Библию» — древнейшую книгу, вобравшую в себя многовековую народную мудрость, отлитую в законченные изречения, которыми человечество живет или старается жить вот уже две тысячи лет. Воистину это вечная книга христианских заповедей! Вот почему так важно, чтобы слово Священного Писания было понято, принято на ранних стадиях душевного развития.