Собрание сочинений. Т. 5 - Страница 51

К оглавлению

— Нельзя, — говорит, — червячки. У вас свой дом, у меня свой, — как же дом без хозяйки останется? До свиданья!

Так и ушла.

— А кто же у нас будет хозяйкой? — спросила Тася.

— Я, — сказала Лиля.

— А я?

— И ты тоже.

— А Василий Иванович?

— Наш сын.

— А кошка?

— Судомойка.

— Мняу! Скажите пожалуйста! — обиделась кошка. — Почему судомойка?

— Потому что тарелки лижешь, — захрипела старая Арапка, хлопая, как деревяшкой, хвостом по полу.

— А ты не лижешь?

— Лижу, да не твои.

— Эй, вы, не ссориться. — Тася топнула башмачком, взяла ведерко и пошла к реке за водою.

Возле дома на траву поставили кухню, собрали щепок, растопили плиту, перемыли в ведерке морковку, нарезали и поставили вариться, а сами опять в дом.

Только уселись и затворили дверцы, — слышат из белого дома кто-то спешит, задыхается.

— Молчать, сидеть тихо! — скомандовала Лиля.

Тася посмотрела в щелку и уткнулась губами в Василия Ивановича: смешно, хоть на пол садись, а рассмеяться нельзя.

А за дверцами стоял важный человек: брат Витя, — приготовишка, в длинных штанишках, — с девочками играть не любил, — стоял и смотрел.

— Отворить? — шепнула Тася.

— Пусть просит.

— Эй, вы! — раздалось за дверью.

Ни гу-гу.

— Да пустите же, курицы!

— Пустить? — опять шепнула Тася.

— Слушай, — Лиля подбежала к двери и взялась за крючок, — мы тебя пустим жить, только, только…

— Что только?

— Что ты нам принесешь в дом?

— Жареного таракана.

— Кушай сам! Нет, — ты всерьез скажи…

— А вот, а вот… я вам… выкрашу крышу!

Трах! Крючок слетел, и дверь чуть сама не спрыгнула с петель, дом так и закачался.

— Выкрасишь крышу?!

— Могу!

— В зеленую краску?!

— Могу и в зеленую.

Витя был большой мастер. Через полчаса крыша была зеленая, как лягушка, и Витины руки были зеленые, и кошкин хвост был зеленый (зачем суется?), и даже на Тасин башмак капнула зеленая краска.

Вода в кастрюльке закипела. Вытащили морковку, разрезали на кусочки, разложили на тарелочки и дали всем — и Василию Ивановичу, и Арапке, и кошке.

А когда пообедали, опять заперли дверь на крючок, тесно-тесно уселись на лавочке и давай петь:

Наш дом! Наш дом!
С окном!
С крыльцом!
Наш дом! Наш дом!
С потолком!
С крючком!..

Замечательная песня.

Целый день не вылезали из домика, и когда позвали их обедать в большой дом, так и не пошли, заставили все принести к себе в домик.

Так и просидели до вечера. Ночевать в домике им не позволили, да и холодно, — пришлось идти всей компанией в белый Дом, в свою детскую. Ах, как не хотелось!

Ушли. Луна вылезла из-за речки. В домике стало пусто и тихо. Совсем тихо. Кошка проводила детей и вернулась.

Обошла домик кругом, — дверь на задвижке. Какая досада!

Там за лавочку во время обеда завалился кусочек котлеты, завтра прозеваешь — Арапка съест. Она на это мастерица!

Сидит кошка, зевает: идти в сарай на стружки спать или здесь перед дверью клубком свернуться?

И вдруг прислушалась, — шуршит что-то в домике, шуршит да шуршит. Забежала с другой стороны, ухватилась когтями за окно, смотрит: сидит на столике за стеклом мышь и ест кошкину котлету, лапками так и перебирает.

— Ах ты, разбойница!

Рассердилась кошка, даже зубами заскрипела. А мышь увидела ее, смеется, хвостиком машет, дразнит, — за стеклом не страшно.

Свалилась кошка на траву, посидела, подумала и пошла к дверям.

— Тут и лягу… Утром Лиля и Тася двери откроют — покажу я тебе, как чужие котлеты есть!..

Не знала она, глупая, что в углу, когда плотник Данила пол сбивал, один сучок из доски выскочил: много ли мышке надо, чтобы уйти?..

<<1917>>

<1918>

СТРАННАЯ ХОЗЯЙКА

Кот Грымза, солидный и умный зверь, совсем разочаровался в своей хозяйке.

Поймал он в сквере воробья. А уж как старался! Другому охотнику легче дикую зебру выследить и заарканить, чем ему, старому Грымзе, справиться с серой пичужкой. Целый час под кустом лежал, камнем притворился, — благо спина серая — и наконец сцапал…

Обыкновенный кот поиграл бы с добычей на лестнице в темном углу да и съел. Но Грымза решил похвастаться: первого воробья в этом сезоне поймал. Принес осторожно в зубах замершую в ужасе птицу в комнату и деликатно положил на коврик у полосатых хозяйкиных ног.

— Мняу, сударыня, полюбуйтесь! Вы вот все ворчите, что я ваш хлеб понапрасну ем, а я живого воробья поймал…

И вот вам благодарность! Хозяйка разахалась, птичку в ладонь зажала, туфлю с ноги сняла — и его, Грымзу, туфлей по усам, по голове, по съежившейся спинке.

— Ах ты, разбойник!

Воробью нос мокрым платком смочила и, когда он от обморока очнулся, раскрыла окно и до свидания…

Разбойник? Сама кур ест, ест и не плачет… мокрым платком в чувство их не приводит. Почему мышей ловить можно, — не только можно, — даже требуют, чтобы он их ловил, а воробьев нельзя? Только и разница, что одни бегают и пищат…

Поточил Грымза в досаде когти о любимое хозяйкино кресло, прыгнул в окно и пропал до самого вечера.

* * *

Это еще не все. Приходит как-то домой, — хозяйка сидит на диване, а у нее на коленях клетка… с мышами. И не просто с мышами, а с белыми. Где она таких достала? Да мало того, что белые, — с красными глазами!

О! Завтра она, пожалуй, и фиолетовых мышей заведет, а послезавтра зеленых… Мышеводством решила заниматься? Хорошо. Только уж кота, пожалуйста, в покое оставьте.