Собрание сочинений. Т. 5 - Страница 173

173

Дети со всех сторон окружают кольцом платан. Соскакивают со своих колесниц и, шипя, направляют на бесхвостую лошадь потоки воображаемой воды. Лошадь покорно ждет. Сегодня она горит в девятнадцатый раз и, хотя она не застрахована, ничуть-ничуть не волнуется.

Мальчик с завязанными ушами свистит в роговой свисток: пик-пик! Скаковая конюшня спасена. Он, отдуваясь, уносит лошадь в подъезд, а за ним вприпрыжку (иначе она ходить не умеет) скачет консьержкина дочка и из зеленого пульверизатора на всякий случай опрыскивает лошадиные бока и живот. Бывают ведь случаи: от незаметной искры под лошадиной подмышкой пламя вдруг вспыхнет — и опять пожар!..

ОКНО В НИЖНЕМ ЭТАЖЕ

Живущий в нижнем этаже студент-швед иногда забавляется. Развешивает в стекле за шторкой целое гарусное семейство: маркизу для вытирания перьев, шведского мужичка — чехол для мундштука, вязаного кенгуру — стенной футляр для карманных часов и другие забавные штучки.

Дети знают, — если в окне за шторкой появились все эти вещи, значит студенту скучно. Значит окно сейчас распахнется и можно потолкаться у окна, позабавиться.

Сначала над шторкой появляется рука студента. В руке, одна за другой, картинки. Больной львенок приходит в звериную санаторию; жирафиха-сестра милосердия ведет его за лапку в приемную, дает ему большую ложку рыбьего жира, укладывает спать в широкую-преширокую кровать вместе с тигрятами, слонятами, верблюжатами и белым медвежонком; ночью медвежонку стало душно — он настежь распахивает окно, в окно влетают хлопья снега и дует холодный ветер; все звери в ужасе вскакивают и зовут сестру милосердия, а белый медвежонок доволен, лезет через окно на балкон и ложится спать на снежный сугроб…

Дети тоже довольны. Каждую картинку встречают визгом. И под конец визжат так оглушительно, что даже вагоновожатый проезжающего мимо трамвая с удивлением оборачивается. А щенок волчьей породы, хотя ничего в картинках не смыслит, тоже сует нос в стекло и радостно лает.

Потом окно раскрывается. Студент вынимает из ящика стола коробку с конфетами, похожими на морские камешки. Каждый выбирает себе по камешку и благодарит. И так как благодарят быстро, один за другим, то издали кажется будто кузнечики стрекочут: «Мерси, месье! Мерси, месье! Мерси, месье!..»

Потом консьержкина дочка молча подымает руки кверху. Это значит, что студент должен ее взять к себе в комнату. Мальчик с завязанными ушами тоже подымает руки кверху, и все, кто поменьше, тянутся за ним.

Студент ловко выуживает малышей с улицы и высоко над оконной решеткой перебрасывает их в комнату. Дети постарше с завистью на них смотрят и вежливо отходят от окна. Щенок тоже тянется в комнату, но негр-денщик, покачиваясь на носках, приближается с цепочкой, щенок покорно подходит к нему и сам лезет носом в намордник.

За стеклом писк, заглушенный смех. Бренчит и гудит мандолина. Кто-то из детей учится играть и хлопает по струнам рукой, — очень громкая и очень дикая музыка.

Улица опустела, и удивленные воробьи перепархивают с ветки на ветку: куда девались дети?

ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА

Перед закатом к уличной скамье со всего квартала сходятся кукольные мамы. В колясках, спиной книзу, а иногда и кверху, лежат-проветриваются куклы и плюшевые мишки; в ногах у них прочие члены семейства: крохотные целлулоидные утки, куколки, рыбки… В ногах у одной куклы лежат почему-то копилка в виде кошачьей головы со светло-зелеными глазами. Должно быть, копилка дальняя родственница куклы, а может быть, ее приемная дочь…

У некоторых девочек экипажи попроще: куклы сидят и лежат в простых коробках из-под лент и чулок, выброшенных жильцами; колес в таких экипажах нет, и на каждом толчке кукольное семейство сталкивается лбами и разбрасывает ручки-ножки в разные стороны.

Девочки укутывают потеплее целлулоидных детей: майские вечера в Париже еще так свежи. Коляски одна за другой трогаются цугом с места.

Мальчишки, кто поменьше, тоже пристраиваются и плетутся в хвосте со своим зверьем и повозками. Мальчик с завязанными ушами волочит на веревке, прямо на подставке, свою несгораемую лошадь. Иногда приятель, толстый карапуз из писчебумажной лавки, подталкивает лошадь сзади, наступая сам себе на ноги и пуская слюну пузырями: он еще совсем маленький, ему можно.

Сын бистровщика везет по тротуару утюг; утюг так славно гремит и так трудно его тащить, — ой клюет все время носом, сваливается набок, надо его все время подымать и читать ему нотации. Очень интересный экипаж!

Позади всех на собственном автомобиле едет племянник зеленщика. Он из Марселя приехал к дяде в Париж погостить; дядя подарил ему настоящий зеленый автомобиль с рулем и гудком, — и мальчишка по целым дням из него не вылезает. Тянет к себе из автомобильного живота какую-то веревку, веревка опять сматывается в живот, и автомобиль черепашьим шагом ползет вперед…

На углу — граница. По ту сторону чужое государство, другой квартал. Процессия медленно заворачивает и возвращается к своей скамье. Во что еще поиграть? Но уже поздно. Из подъездов высовываются материнские головы и зовут детей домой: столы накрыты, чашки с супом дымятся и поджидают детей… Тротуар снова пуст. И воробьев не слышно, — тоже разлетелись все ужинать, либо давно спят.

В окне у студента-шведа вспыхивает огонь. Он встает с кресла, потягивается и удивленно смотрит на пол. Почему на полу валяется кукольная рука? Должно быть, это рука дочки консьержкиной дочки.

Он подымает руку и внимательно ее осматривает. Так как он медик, ему все ясно: в плече лопнул резиновый шнурок, поэтому рука отвалилась…

173