Собрание сочинений. Т. 5 - Страница 48

Мама улыбнулась и принесла Жоржику молока. Молоко было вкусное и пахло, как горячая ватрушка. Опять прибежала кошка, заходила у ног и запела:

— Жоржик-коржик, дай — мяу — молочка!

— Не дам за то, что дразнишься, — сказал Жоржик и пошел спать.

Мама его раздела и ушла. Жоржик долго не хотел закрывать глаза. Он все хотел дождаться старушки в синей кацавейке и хорошенько попросить ее… Пусть бы оставила красный камешек еще хоть на день. Камешек положил под подушку.

Но в комнате было тепло и тихо, а сверчок где-то близко у кроватки проснулся и запел: «Цир — закрой глазки, цир — закрой глазки, цир — закрой глазки».

Жоржик закрыл.

Утром, только проснулся, сейчас же руку под подушку — камешка нет. А вместо камешка лежит книжка: звери в ней разные, птицы, букашки и разные жучки. Все есть. И про всех написано, как кто живет, что ест, как кто поет, как жужжит, как мяучит. Всех спрашивал Жоржик — и маму, и Дашу, и даже Амишку, да никто не знал, кто книжку принес.

Должно быть, старушка — кому же больше?

НОЛЛИ И ПШИК

Кукла Нолли и паяц Пшик сидят на подоконнике и скучают. Девочка Катя, у которой они жили, обещала взять их сегодня гулять и не взяла — ушла с няней. Почему не взяла? Рассердилась. Схватила вчера Пшика за голову и окунула его в свою ванночку. Няня закричала, Катя заплакала, а Пшик со страху всю краску из себя выпустил и тонуть стал. Из ванночки такой кисель вышел, что няня должна была другую наливать. Разве он виноват? Паяц не рыба. Потом Катя выкупалась, стала одеваться и села нечаянно на Нолли. Пружинка в Ноллином животе сказала: «Пик!» и испортилась. Как Катя ни извинялась, как ни умоляла, как ни целовала Нолли: «Скажи: ма-ма, скажи хоть один последний раз, только скажи — ма!» — Нолли ни звука. Как без пружинки скажешь? Вот за это Катя и не взяла их с собой гулять.

* * *

Сидят Нолли с Пшиком на подоконнике, молчат и не двигаются, потому что кошка Мурка все по комнате вертится. Заговори только при ней — всему дому станет известно. За окнами пушинки летают, солнышко светит, девочки с куклами в сад идут. Ужас, как гулять хочется! Наконец кошка Мурка ушла — слава тебе Господи! Нолли вздохнула, а Пшик хлопнул себя по лбу, прошелся на руках по подоконнику и сказал:

— Нолли! Я что-то придумал!

— Воображаю!

— Придумал, придумал! Катин папа сейчас пойдет на службу.

— Ну, так что?

— Мы побежим по коридору в переднюю…

— А потом?

— Влезем на стул!..

— А потом?

— Со стула, со стула, со стула — в карман Катиного папы пальто. Понимаешь?

— И пойдем гулять?! Пшик, ты золото, дай я тебя поцелую!

— После, после! — закричал Пшик. — Надо спешить, а то он уйдет. «Раз-два-три!»

Пшик схватил Нолли на руки, раскачался, крикнул «алле-гоп!» и прыгнул через кроватку на пол.

— Пшик, — спросила Нолли, — а вдруг Катин папа положит руку в карман?

— Не положит! В одной руке у него палка, в другой портфельская кожа, а в третьей…

— Третьей нет, Пшик, не болтай глупостей… Тш… В коридоре никого нет. Бежим!

Пшик и Нолли побежали на цыпочках по коридору так тихо, как мухи бегают по потолку. У дверей перелезли через сонную Мурку и мигом очутились на вешалке.

— В какой карман лезть, в правый или в левый? — спросила Нолли.

— Полезай в левый, правый — дырявый!

— Не успели они еще хорошенько усесться, как в передней раздалось: «рип-рип-рип!» Катин папа подошел к вешалке, снял пальто, встряхнул его так, что пассажиры в кармане стукнулись лбами, надел и вышел на улицу.

* * *

На улице Катин папа крикнул, как пушка: «Извозчик!» Пшик выглянул из кармана:

— Нолли! Мы поедем на извозчике! Подъезжает, подъезжает… Серая лошадь, совсем как Катина, только без подставочки.

— Цыц! — сказала Нолли и потащила Пшика за ногу в карман. — Цыц, мурзилка, а то он услышит!

Загремели колеса. Катин папа сказал: «Сорок». Потом испугался и поправился: «Тридцать пять». Поехали.

— Подвинься, чучелка, — запищала Нолли, — я тоже хочу выглядывать!

Пшик подвинулся и пробормотал: «Ой, сколько домов! Ог-ро-о-мные! Белый дом, серый дом, желтый дом, коричневый дом, деревянный дом!»

— Смотри, смотри, Пшикочка! — завизжала Нолли. — Вагон без лошади! Красненький! Ай-яй, смотри, сзади тоже никто не толкает! Бу-у-у-у! Что это, это, это, Пшик?

— Это трамвай.

— Как же он бежит?

— Кондуктор толкает его с одного конца города, и он бежит до другого. Ловко, а?

— Пшик! — сказала Нолли, глотая последнюю шоколадную крошку, которую она нашла в кармане. — Пшик, довольно уже ехать. Давай спрыгнем…

— Давай! — Пшик осмотрелся кругом, схватил Нолли в охапку, вылез из кармана и, как блоха, прыгнул прямо на фонарь. Под фонарем в это время проходила дама и вела на шнурочке маленькую собачку, похожую на мохнатого червячка. Собачка остановилась, потянула носом, уперлась передними лапками в землю, а задними стала загребать: «левой-правой, левой-правой!» Да вдруг как залает на фонарь:

— Тяф-тяф-тяф! О, зачем я на веревочке! Тяф-тяф-тяф! Я бы перегрызла фонарный столб! Р-рр-тяф-тяф-тяф! Эти фонарные обезьяны полетели бы вниз, а я их в клочки, я их на клочки, я их вдребезги!!! Пусти! — завизжала она, но дама потащила собачку дальше, и она поехала на четырех лапках, как на коньках.

Нолли и Пшик хохотали, как сумасшедшие:

— Собачья морда! Ага, привязали, привязали! Ну-ка достань! Тяп-тяп-тяп! Подумаешь, как страшно… Сама обезьяна, сама собака, сама злюка-гадюка несчастная!

— Пшик, — сказала Нолли, — давай слезем и дернем ее за хвост!